Имя украинского художника Александра Животкова хорошо известно коллекционерам и поклонникам искусства. Участие его работ в аукционах, включая Sotheby’s, многочисленные международные выставки, многолетняя и многогранная преданность своей системе символов и постоянный поиск их новых воплощений, избирательность в контактах с внешним миром – все это из года в год держит внимание культурного бомонда в напряженном ожидании: “Над чем сейчас работает Животков?”.
КОНТЕКСТ
Мы встречаемся у классика в мастерской в центре Киева после некоторого периода настороженного изучения мотивов друг друга. Я хочу завершить сильной, яркой фигурой важный для меня проект “Український імпульс”, который мы с коллегами несколько лет делали на площадках компании CO-OP Media. Окончательное решение о том, что это должен быть непременно Александр Животков, принято после того, как в аукционном доме “Золотое сечение” в ряду других я увидела вот эту работу:
В мастерской как равноправные собеседники возвышаются находящиеся в работе скульптуры из темного дерева, испещренные текстами о “чертогах вечности”. Тихо, как в безвременье. В непальских чашах невозмутимо ровно дышит чай.
– Александр, для подготовки материала о живых классиках мы с коллегами собираем много материала: отзывы современников, многочисленные беседы с главным героем…Но сегодня все нетипично: я завершаю проект и пока даже не знаю, когда именно будет опубликовано это интервью.
– Не имеет значения. Я в какой-то степени шпион: у меня есть необходимая информация о вас и вашей идее и, что важнее, есть маячки, знаки, по которым я принимаю решение, стоит мне общаться с человеком или нет. Давайте общаться, не заморачиваясь, что из этого получится.
ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ
– Вы часто работаете под музыку?
– Раньше мне задавали вопрос “Что Вы слушаете?”, в 2007 году, помню, как сейчас… Слушаю только Владимира Семеновича Высоцкого. И мне этого достаточно. Слушать тишину, это же фантастика. А слушать бензопилу собственную…
– И на концерты не ходите?
– Не хватает времени. Наверное, я паразит. Я по пальцам помню, что я слушал на концертах. Это отдельное искусство. Туда ходят по разным причинам.
– Вам хватает впечатлений и эмоций у себя в мастерской?
– Мне хватает. Как ни странно, никуда не хожу, только сюда, практически ни с кем не общаюсь, честно, только по телефону считанные люди. И вовсе это не гонор. Иногда думаешь, неужели ты настолько одинок, что некому позвонить. Хотя тут каждый день несколько лет назад, лет десять, были толпы. Здесь стояла плита, здесь – выпивка, здесь – люди ночевали. Не хватало времени, и была куча работы. Я думал, когда уже все это закончится. Мне советовали: “Ты принимай по четвергам”. Сейчас здесь никого нет совершенно. Никого не пускаю практически, и времени все равно не хватает.
– Как же Вы всех выпроводили?
– Не знаю, как это произошло. Искусственно ничего не делал. Все изменилось. Изменилось в силу каких-то многих вещей. Осталось несколько человек. Мне достаточно.
ОБ ОЩУЩЕНИИ ДОМА
– Вам, получается, и самому хорошо?
– Я был в Тбилиси недавно. Через тридцать лет после первого визита попал туда благодаря выставке, которую организовала Стелла Беньяминова (директор фонда Stedley Art Foundation, – прим.ред.). Город изменился. Я привыкал к нему новому очень долго. Из-за впечатлений прошлого сначала просто воспринял его в штыки. Первый раз в Тбилиси я был в советское время и было очень трагическое время и впечатление. Теперь же, во второй мой приезд, к концу, вдруг, совершенно на том же месте, где был тридцать лет назад, я пил чай, зазвучала все та же музыка – “ламбада”, представьте. Мама дорогая, это же было со мной тридцать лет назад.
Дежавю. У меня мгновенно начали складываться все пазлы. Все абсолютно по щелчкам, как в кубике Рубика. И мой друг, который стоял рядом, сказал: “Ты отсюда не уедешь”. Так оно и случилось. Я был в этот раз абсолютно вдохновлен Тбилиси. У меня не было ни одного свободного дня, ни одной свободной минуты, потому что я одновременно работал, одновременно отдыхал, одновременно просто кайфовал, одновременно мне было интересно. То есть все вышло совершенно поразительно, ну, даже не знаю, как сказать, в десятку. Это было что-то удивительное. Обожаю такие моменты. Я понял, что это лучше, чем, если бы скучал на каком-нибудь египетско-турецком или ривьерском пляже и не знал, куда себя деть. Вот так нужно. Я отдохнул, привез новую программу. Она вылетела за месяц-полтора.
– Уточните, пожалуйста, первый раз, когда Вы были в Тбилиси?
– В 90-м году.
– И тридцать лет спустя лишь второй раз приехали?
– Я в Тбилиси же попал после этих страшных событий в 89-м году, когда советские войска изрубили лопатками мирную демонстрацию. Поэтому я видел все это негодование, всю боль и все остальное. Я не собирался туда после первого визита, меня зазывали, затягивали. Теперь же Грузия вытеснила у меня как-то Азию Юго-Восточную. Я попал домой. Я обожаю ощущение “попадать домой”. Ощущение дома. Поверьте, я очень много бывал в Европе. Меня туда как-то не тянет совсем.
Жизнь мудрее нас. Я никогда не думал, что окажусь в такой ситуации в Грузии, что я в энном возрасте просто буду ходить и улыбаться. Когда попал в Тбилиси в этот раз, мне было страшно интересно, почему ж мы такие родные? Греческая цивилизация, которая пришла на территорию Грузии 2000 лет назад, и какие народы были до того? Какая была культура до того? Это очень сложный вопрос. И чем мы невероятно, кроме Греции, сродни. Первое, что я знал еще до того, что абхазы – это наши ближайшие родственники по скифам. Это одно и то же племя. То есть персидское племя, которое в период эмиграции шлейфом пронеслось и осталось там и здесь.
– У Вас есть сейчас планы, связанные с Грузией?
– Да, конечно. Первое, что у меня есть в планах, сделать до конца сентября программу, набор произведений, подчиненных единому замыслу. Сейчас первое большое панно, с которым я работаю, уже лежит в зале. Еще панно, еще два, две фигуры, два персонажа, лошадь на колесиках…
– А сколько экспонатов вообще должно быть в программе?
– Сколько сил хватит. Я не люблю планировать. Выставка моих работ в Тбилиси была громадная, повторять ее нет смысла: четыре зала, фантастический музей. Вы были там.
– Это там, где выставлены работы Пиросмани?
– Да, Голубая галерея на Шота Руставели. В центре возле Парламента. Попасть в этот музей! Я смеюсь, быть принятым в Тбилиси, в Грузии, дорогого стоит. Грузины мало кого принимают. Понимаете, мне абсолютно все равно, что произойдет в Италии или где-то еще. А здесь не все равно. Грузины не принимают чужих.
Меня останавливали на улице и спрашивали: “Дорогой, ты хлеб сегодня забыл взять!”. О чем речь! Вот когда начинаешь жить! Или там: “Вот сегодня мацони не такой, мацони другой”. И начинается ля-ля-ля.
– У Вас еще где-то было такое ощущение дома?
– Было в Гималаях, в Одессе. Есть несколько точек в мире. Я даже не знаю, как это сказать. Когда-то в детстве в Каунасе. Это романтика такая была. Что-то оттуда.
– Если снова и снова возвращаться в такие места, то ощущения повторяются?
– Да, надо возвращаться. Я знаю, что сяду на трамвай под названием самолетик и вернусь в место, где есть ощущение дома.
О РОДИТЕЛЯХ
– А Вы анализировали, почему для Вас важно это ощущение – вернуться домой? У Вас же полная семья, родители заботливые, и все благополучно.
– И слава Богу! Маме уже 91-й. Папе чуть меньше. Понимаете, человек такая интересная штука, которая состоит из материальных моментов и другого разного. И не известно, что происходило до того. Доказано, что ребенок помнит свое прошлое до 5–6 лет. И говорят они все, как молодая мать, приблизительно одинаково. Когда ты приезжаешь, берешь свою работу, картину, неважно что, и прикладываешь мысленно к камням этой земли, и оно не органично вписывается, это о чем-то говорит. Если ты понимаешь, какова структура народа, это о чем-то говорит. Это чересчур пафосно звучит, но тем не менее.
– У Вас отец тоже художник (Олег Животков, – прим.ред.).
– У нас династия более ста лет.
Это тяжелейшая профессия сродни человеку, который идет на завод, что-то делает. Нужно пахать, но рассчитывать свои силы, если ты устал. Самоорганизация должна быть колоссальная. Потому что никто тебя гнать не будет. Штрафных санкций никто тебе не предъявит.
– Отец – хорошо известный художник. Были ли люди в Вашем окружении, которые считали, что Вы золотая молодежь, имеете стартовые позиции в профессию лучше, чем остальные?
– Конечно, мне очень многие говорили, наверное, говорят до сих пор, что вот, тебе повезло, ты родился в такой семье. Потому что я родился в доме с потрясающей библиотекой, с потрясающей фонотекой. Ну и что? Извините, пожалуйста, я же что-то сделал. Могу уже так сказать. Многие рождаются в семьях великих актеров, и что? И ничего. А примеры больших художников? И ничего. И примеров этих очень много.
– Была ли у Вас на каком-то этапе профессиональная конкуренция с отцом?
– У меня не было никогда. Я думаю, и у него тоже. Он уже давно перестал интересоваться, что я делаю. Иногда только смотрит на мои работы и говорит: “Боже, какой ужас!”.
– Так и говорит?
– Нет, но смотрит. Он давно перестал интересоваться. Даже помню момент. Такое, наверное, во всех семьях происходит, люди не замечают, как передают бразды правления следующим. Это нормально. Отец преподавал до сего года в художественной школе. И если мы не ругались, что бывало редко, все-таки разные поколения, папе уже 86 лет, своими делами может и меня донять. Зачастую у нас выходили интереснейшие беседы с ним, он к каким-то вещам нетерпим, но он прирожденный преподаватель. Самое главное его преподавательское качество – он не мешает, он не назидает, скажем так.
– С Вами тоже так было?
– Да. Он направляет. Он когда-то пришел в мастерскую, был какой-то 90-й год. А у меня была серия работ с дождями, дорогами, очень тонкие работы. Он молча принес мне трактат, где написано было “Китайский трактат о воде ХІ века”. Молча положил и ушел. То есть сказал таким образом: “Мир сделал виток. И ты, не зная этого, практически сделал то же самое”. Одна работа из этой серии висит сейчас в Национальном музее. Отец, кстати, ходит по выставкам. На открытия ходит. Я не хожу, а он ходит.
– Рассказывает, делится впечатлениями?
– Пытается, но я говорю: “Папа, стоп, нет”. “Нет, ты должен это посмотреть”, – и достает мне рано утром в восемь или полвосьмого книжку, которую он купил (до сих пор по магазинам ходит), “Древняя Греция”. Я говорю: “Папа, пожалей меня, я не могу”. “Нет, ты должен это увидеть, качество вот этого и качество вот этого”.
ОБ УЧЕНИКАХ
– У Вас есть ученики?
– Есть два парня, которые считают себя моими учениками. Мне 54 года. Наверное, время. Никто их не затаскивает, сами приходят, у них есть настойчивый запрос. Сам был такой. Нам повезло с братом, наш отец повез нас (мне тогда было тринадцать, брату – соответственно больше) в Москву и оставил на обучение к великому художнику Михаилу Захаровичу Рудакову, нашему дяде. Столкнувшись с такой личностью в тринадцать лет, волей-неволей начинаешь, открыв рот, восхищаться, подражать. А потом мой отец в Киеве преподавал в художественной школе, очень много таскал нас по своим друзьям, замечательным художникам. Его приятели по школе, институту. Мы с братом под столом лазили, когда они все сидели и общались между собой – Александр Дубовик, Анатолий Лымарев, дядя Гриша Гавриленко. Это люди-легенды, их работы сегодня в Национальном музее. Помню, как принимал нас Гавриленко, вот этих сопляков 15-16 летних, как показывал нам работы, объяснял что-то, хотя очевидно, ему это нафиг не надо было. Дядя Гриша угощал нас чаем и пристально всматривался в глаза каждому из нас. Я только не так давно понял, почему. Он искал: “Ну, кто же из вас, хоть один, сможет продолжить вот этот идиотизм, и я смогу это увидеть?”
– Почему идиотизм?
– Это вне художника должно быть. Пальцем в него ткнули, и он никуда не денется. Занял нишу, все. Александр Сухолит, замечательный скульптор, мы с ним об этих вещах практически говорим одно и то же. Что иногда ты делаешь, это не ты делаешь. Более того, чем дальше я живу, тем больше уверен, что все это должно было быть, предначертано.
– Как Вы учите?
– Мы разговариваем. Научить рисовать можно, это без вопросов. Можно писать научить правильно. Вот научить видеть – проблемка. Для этого нужно жертвовать.
Беседовала Алла Шорина, автор проектов “Український імпульс” и “Україна сакральна”.
Проекты “Український імпульс” (о современных классиках украинской культуры) и “Україна сакральна” (беллетризированные биографии знаковых исторических личностей) с 2015 года состоялись благодаря работе на разных этапах команды: Валентина Гаркавая, Ольга Кравченко, Юлия Повальчук, Валерий Ткаченко, Григорий Пилипенко, Яна Ромасенко, Борис Сога, Анна Малиночка, Татьяна Самайда, Александр Балабко, Лариса Ковальцова, Владислав Иванов, Алина Гончаренко, Алена Макаренко, Леся Демчук, Елена Костюченко. Книги проектов “Український імпульс” и “Україна сакральна” можно заказать на сайте shop.uamarket.info – “Український геній Марчук: історії”, “Алхімія кольору: історії”.
Напомним, ранее LeMonade публиковал видеоинтервью Аллы Шориной с художником Анатолием Тертычным.
